Davlatov  - user   http://davlatov.livejournal.com/

Что находится в Чаше?

Интересно, кто-нибудь знает ответ на этот вопрос?

Допустим мы согласимся с Павлом… Согласимся, так как сам апостол как бы приглашает нас принять его гипотезу, а не сообщает утвердительно: «разве чаша благодарения, за которую мы благодарим Бога, не приобщает нас к крови Христа? И хлеб, который мы ломаем, разве не приобщает нас к телу Христа? Поскольку хлеб этот один, то все мы, хотя нас много, становимся одним телом…» (1Кор 10.16-17). Примерно так же понимал это таинство св. Августин: причащение воспринимается как воплощение в тело Христово. Проблема только в том, что такая точка зрения требует символического восприятия Св. Даров. Дары – символ плоти и крови, причем это символ не физического тела, а аллегорического, которым является по Павлу Церковь. Косвенно о символическом понимании евхаристии свидетельствует то, что «преломление хлеба» с благодарственной молитвой использовалось не только в контексте причащения (Деян 27.35), но даже вне литургии обряд воспринимался как сакральный и спасительный. И еще из апостола: «разве тот, кто ест принесенное в жертву, не приобщается тем самым к жертвеннику, на который оно приносится?» (1Кор 10.18). Таким образом, метафизическое значение пищи для апостола было вполне очевидным.

С другой стороны очень странный пассаж мы находим в 6-й главе Иоанна. Сказанное в капернаумской синагоге о хлебе жизни, можно отнести к обычной для Иоанна манере заставлять Спасителя от первого лица публично «произносить» иоанновские богословские концепции. В данном случае слова о Хлебе жизни – явно не к месту и явно не для ушей посторонних. Но с другой стороны сказанное здесь Христом не было декларацией без последствий, необходимая лишь для того, чтобы познакомить читателя с точкой зрения Иоанна. «Многие из числа Его учеников, выслушав Его, сказали: - То, что Он говорит, чудовищно! Слушать невозможно!». Сказав: «Тот, кто ест Мою плоть и пьет Мою кровь, обрел вечную жизнь - и в последний День Я воскрешу его» Иисус теряет «многих» учеников, которые «покинули Его и больше с Ним не ходили». Уязвленный потерей, Спаситель обращается к Двенадцати с горьким – может быть и Вы тоже?..

Учеников возмутили сами слова - «ест Мою плоть и пьет Мою кровь» или Спаситель предложил им перейти от слов к практике? Невозможно что-то утверждать. Но в этом плане можно, например, поразмышлять о том, почему у Иоанна в описании тайной вечери среди длинного монолога Спасителя не нашлось место упомянуть о евхаристии?

Но в любом случае, Иоанн, в отличие от Павла, видит единство с Сыном - «они во мне, я в них» с почти физической конкретностью. Хлеб и вино в этом случае - «замаскированные» плоть и кровь. Как минимум «…Он внутренне и тесно соединился с нами, примешав Свое тело к нашему подобно закваске, чтобы мы стали с Ним одним существом так же, как тело составляет одно существо с главой» - скажет позже другой Иоанн - Златоуст.

«Павловское» единство с мистическим телом Христа – Церковью, может быть временно разорвано, а верующие могут нуждаться в периодическом возобновлении такой связи. Ни «иоанновское» ипостасное единство устанавливается раз и навсегда. В последнем этом случае нет необходимости в повторении причастия. Может быть, именно поэтому преломление хлеба в Сионской горнице не имеет для Иоанна существенного значения? Возможно для Иоанна все произошло гораздо раньше - на уровне временного отрезка 6-й главы? Как раз тогда, когда ученики просили «дай нам такой Хлеб»? Эту гипотезу, к сожалению, никогда не получиться подтвердить, но нельзя и опровергнуть…

С другой стороны эпизод Ин 6 может трактоваться иначе. Григорий Нисский с потрясающей современного человека наивностью указывает, что поскольку тело Спасителя при жизни питалось хлебом, то хлеб и сейчас может соединяться с Телом Господа, передавая потом нам свойства этого тела… Хлеб не столько ассимилируется нами, сколько ассимилирует нас самих: «Евхаристия преображает верных в себя саму» (Максим Исповедник). «Вот почему в домостроительстве благодати Он дает Себя как семя всем верующим: в этой плоти, состоящей из хлеба и вина, Он смешивается с их телами, чтобы позволить человеку, благодаря соединению с бессмертным телом, причаститься состоянию, более не ведающему тления» - заключает Григорий Нисский, раскрывая на новом уровне идею, высказанную Павлом. Или (по Иринию Лионскому) «Ибо как рожденный от земли хлеб, над которым совершено призывание Бога, более не есть обыкновенный хлеб, но евхаристический, состоящий из двух частей — земной и небесной, — так и наши тела, участвующие в Евхаристии, более неподвластны тлению, так как хранят надежду на воскресение». Сегодня Григорий и Ириний с подобными формулировками с треском провалились бы на экзаменах в семинарии.

Третья точка зрения Киприанова – евхаристия как умилостивительная жертва. Не будучи язычниками мы почти утратили представление о жертвах. Киприан полагал, что постоянно нарушая святость, обретенную в крещении, община вынуждена повторять священную жертву для умилостивления Бога. Как и всегда при этом жертвенная трапеза разделяется между Божеством и теми, за кого эта жертва принесена. «Почитай саму природу даров: здесь присутствует закланный Христос. Для чего же был Он заклан? Для того, чтобы привести к миру вещи небесные и земные, чтобы примирить тебя с Богом вселенной и сделать тебя Его другом» (Златоуст). По мере того, как становилась прочнее понимание божественной природы Спасителя к идее жертвы присоединялась идея Божественного дара людям: «Ты - приносящий и приносимый, принимающий…». Но и до сего дня литургия наполнена символами жертвоприношения и убийства.

Таким образом, свойственная первохристианам символическая Павловская модель с течением лет теряла свое самостоятельной значение, но не была отвергнута, так как позволяла соотносить евхаристию и единство верующий. Параллельное применение концепций Иоанна и Павла началось очень рано, например уже Ириний Лионский исповедует хлеб как символ и хлеб как настоящее тело. Но в то же время Тело евхаристии становится Тем самым Телом, Которое когда-то было рождено Богородицей, а сама евхаристия - трапезой, в которой раскусывают Божество зубами (умел же Иоанн Златоуст точно формулировать! - articulus stantis et cadentis ecclesiae). «Сам Христос объявил о хлебе: Сие есть Тело Мое. Кто же отныне дерзнет сомневаться в этом? Когда Сам Он решительно утверждает: Сие есть Кровь Моя, кто усомнится и скажет, что это не его кровь?» - пишет фанатичный Кирилл Иерусалимский.

Позже св. Фома разработает тему, разъяснив, что после произнесения соответствующей формы вино и хлеб исчезают не уничтожаясь. И в вине и в теле непространственно присутствует «весь Христос» и при этом нет пересоздания – творения вновь… Примерно с этого момента «раскусывать» ничего не надо: вся полнота Христа неделимо присутствует в каждом «кусочке». В Св. Тайнах Спаситель присутствует не только телом, но и душой и Божеством. К нач. 12-ого века наконец появляется термин "пресуществление". Тело Христово все более персонализируется в акте причастия, все более актуально и ипостасно воздействует на причастника. «… После того, как вы получили это Тело Христово в ваши собственные руки, вы почитаете тело... с большой и истинной любовью, вы сжимаете его, несмотря на то, что показывают ваши глаза, целуете его, и предлагаете ваши молитвы ему как Христу нашему Богу, который теперь так близко явился вам...» (Феодор Мопсуестский). Или: «Я несу тебя, Бог живой, который явился, воплотился в хлебе, и я охватываю тебя в моих ладонях, Бог миров, которого никакой мир сдержать не может. Ты ограничил себя пламенным углем в телесной ладони - ты, Бог, который своей десницей отметаешь прах земли. Ты - Бог святой, воплощающийся в моих руках в пламенном угле, который является телом. Смотри, я держу тебя, хотя ничто не может удержать тебя; плотская рука охватывает тебя, Бог мира, которого телесное чрево охватило. В пределах чрева ты стал ограниченным телом, и теперь в моей руке ты пребываешь как маленький кусочек» (Филоксен Мабуггский). И далее: «И пусть твоя пища, убьет все мои страсти, и питие твоей чаши да утешит мои помыслы. И вместо членов моего тела, пусть мои мысли получат силу от питания твоим телом».

Постепенно совершителем евхаристии провозглашается Сам Христос. «Воспоминание» приобретает новое значение: «Есть… только один Христос, всецело пребывающий здесь и всецело — там, одно-единственное тело… Мы не приносим новой жертвы, подобно прежнему [ветхозаветному] первосвященнику, но всегда одну и ту же — вернее, творим воспоминание той жертвы» (Златоуст). Увы! Чем больше мы соглашаемся с этой мыслью, тем менее очевидным является необходимость многократного причащения для каждого из нас. Амвросий Медиоланский пытается очень поэтично решить проблему частого причащения: «Итак, ты слышишь о том, что всякий раз во время принесения жертвы воспоминается смерть Господа, Его воскресение и вознесение и дается отпущение грехов, — и не вкушаешь этот хлеб жизни ежедневно? Раненый ищет лекарства. Наша рана заключается в подвластности греху; лекарство же — пречестное и небесное таинство… Если ты получаешь его каждый день, то каждый день становится для тебя днем Сегодняшним. Если Христос сегодня с тобой, Он сегодня воскресает для тебя… День Сегодняшний наступил». Но поэзия – поэзией, а объяснений нет и ныне.

«Мы молим Бога о ниспослании Духа Святого на предлежащие дары, дабы Он претворил хлеб в тело Христово, а вино — в кровь Христову. Ибо Дух Святой освящает и преображает все, чего коснется» (Кирилл Иерусалимский), таким образом, в акте пресуществления участвуют: Спаситель, Св. Дух, епископ и, возможно народ.

Сложности в понимании евхаристии приводили к весьма экстравагантным последствиям: вином из чаши подписывали важные церковные постановления, частицы почитали как св. мощи или клали в могилу вместе с почившими, а сестра Григория Назианзина - Cв. Горгония намазала все свое тело святыми дарами: «Приклонив голову к жертвеннику с таким же воплем и столь же обильными слезами, как та, что некогда омыла ноги Христа, обещает не отойти, пока не получит исцеления. Потом, поскольку рука собрала нечто из вместообразных честного Тела и Крови, она смешала это со своими слезами и, помазав тело этим самодельным лекарством,- о чудо!- тотчас отходит, почувствовав исцеление и легкость в теле, душе и разуме, получив то, на что надеялась, в награду за надежду и крепостью души приобретя крепость тела».

Окончательным этапом в понимании Евхаристии становится концепция обожения через причастие: «Надо питаться простого ответа. Богом, чтобы в свободе достигнуть обожения» (Лосский).

Современная точка зрения аккумулировала все концепции, порою сделав их несколько более четкими. Но все равно представление о Хлебе в христианстве больше напоминает представление о слоеном пироге, а на вопрос о том, что же находится в Чаше так и нет.

Не смотря на то, что богословия Павла у меня обычно не вызывает симпатии в данном вопросе его точка зрения кажется мне наиболее близкой.