Статистика








__
__
__

Наш опрос

Оцените мой сайт
Всего ответов: 139






Суббота, 27.04.2024, 13:09
Приветствую Вас Гость
во едину от суббот

вера Церкви, чтение Писания, догматика        
                       
                        сайт ignaty_l

| Регистрация | Вход
Каталог статей


Главная » Статьи » Мои статьи

ignaty_l "комментарий"

<<<пред

***

Многие богословы усматривают во вкушении райскими людьми плодов древа познания устремлённость людей к автономному от Бога существованию, отвержению Бога, по сути - к сознательному выбору зла.

Конечно, само нарушение заповеди уже говорит о самоволии, но можно ли об этом самоволии судить так радикально? Будто люди на ниточках привязанные ходить должны были пред Богом? Будто у них и воли не было…

Итак, если Адам и жена сознательно решили жить автономно, то, в таком случае, о каком спасении может идти речь? Что может оправдать человеческий выбор этой автономии?

Жена стала смотреть на древо только после оговорки змия: „нет, не умрете". Она поверила и увидела „что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз, и вожделенно, потому что дает знание."

Значит так - знание... Говорят, что жена это „природа", и она потянулась чувствами к природе. Вот тут и надо усматривать всю эту автономию. -Заскучала жена по природе. На природу захотелось ей всеми чувствами... Мне кажется, что жена потянулась к тому, чего у неё не хватало, а не к тому, что у неё было.

Потом, сознательное устремление к автономии разве вызовет страх? Адам ведь явно испугался. Он увидел нечто, чего не ожидал. Если мы скажем что он испугался своеволия, т.к. почувствовал себя покинутым Богом, то надо допустить у Адама просто дьявольское упорство из того факта, что он тотчас не раскаялся.

Писание говорит что у Адама с женой „открылись глаза". И не надо нам ничего к этому сказанному приплюсовывать, придумывая какую-то автономию. Люди сознательно шли на „открытие глаз", шли по глупости, любопытству и доверчивости, и если бы змий просто обманул их, то ничего бы они не увидели.

Мы должны обратить внимание вот на что: Бог сказал однозначно: „в день, в который вкусишь от него, смертию умрешь". Итак, если бы Адам сразу раскаялся, вернулся бы он в прежнее состояние?... Предупреждение о последствиях вкушения было направлено к человеческой воле. Это вопрос веры. Можно было бы сказать так: если вкусишь - потеряешь веру. И действительно. Само вкушение есть уже некоторое недоверие и неверие словам Творца. Но это не недоверие злостное. Скорее – любопытство, своевольное любопытство…

Конечно, в людях оставалась свобода. Требовалось титаническое усилие - не поверить злу, не поверить в реальноть зла. Требовался подвиг веры и покаяния. Но если вера пошатнулась ещё с „закрытыми" глазами, то возможно ли было укрепить веру в падении?

Мне кажется, что в словах: „в день в который вкусишь" нет места для оговорки.

Закон смерти: „умрешь" - это не какое-то Божественное упорство, дескать: как сказал, так и будет... Бог знал о последствиях и сказал категорично: „в день в который вкусишь"... Раскаяние, если бы оно было, определило бы, возможно, как-то иначе личную судьбу Адама, но не устраняло закона смерти.

Мне кажется, что человеком была почти полностью утрачена свобода. Змей обольстил людей и получил доступ к их мыслям. И мысли он им начал внушать грязные и богохульные.

Один известный богослов в своей книге задаёт очень правильные вопросы: „чего боится Адам, прячась от лица Божия? От чего он защищается, сваливая ответственноть за грех на жену? Что это - страх какой-то внешней угрозы, предчувствие объективной опасности? Но ведь у него отсутствует опыт подобных переживаний и, с точки зрения логики, страх должен быть ему столь же неведом, как и ребёнку, тянущему руки к огню (курсив мой -И.Б.- и сразу спешу возразить, что когда ребёнок тянет руки к огню, он ещё не боится, но когда он уже обжёгся, то боль вызывает в нём страх, а это уже „опыт переживаний"). Обычно моралисты отвечают на эти вопросы очень просто: Адам преступил заповедь Бога и теперь боится кары. Однако сами понятия преступления и наказания порождены опытом человеческой жизни в мире после грехопадения. Если же мы возведём их в абсолют и примем за единственное объяснение Адамого страха, то столкнёмся с новыми вопросами, ставящими нас в тупик: каким образом мог Адам испытывать страх перед Богом, Которого он знал до сих пор как „безумно любящего" людей и дарующего им жизнь? Если даже людям, любящим истинной любовью, свойственно прощать и забывать все ошибки любимого существа, то неужели любовь Божия оказалась бы бессильнее человеческой? Неужели любовь Бога слабее, чем любовь нежного отца, снисходительной матери, пылкого влюблённого? Разве Бог не в состоянии исполнить того, чего требует от нас: столько раз прощать должникам, сколько потребуется,- пусть даже „до семижды семидесяти раз"? Да, но ведь Бог ещё и справедлив, отвечают моралисты: Он должен отправлять правосудие, карать за совершённое преступление. Но уместно спросить: откуда они взяли это „долженствование", которому подчиняют Самого Бога? Что это за необходимость, что ограничивает Божественную свободу? Если такая необходимость существует, то Бог перестаёт быть Богом. По крайней мере, это не Бог христианской Церкви. „Справедливый" Бог, небесный жандарм, строго следящий за соблюдением обязательных даже для Него Самого правовых норм, - не более, чем плод греховного человеческого воображения, проекция человеческой потребности в индивидуальной безопасности среди тех конфликтов, что несёт с собою совместная жизнь. Как бы ни изощрялись моралисты в попытках логически согласовать Божественную любовь со справедливостью, их силлогические построения грозят обрушиться в любое мгновение" (X. Яннарас „Вера Церкви" М. 1992, стр. 130-131).

Х.Яннарас отвечает на эти вопросы так: „Страх Адама и есть страх смерти" (стр. 134). Правда у греческого богослова страх смерти есть „первый опыт экзистенциального одиночества", которое возникает от потери „дерзновения к Богу", от разрыва отношений с Ним, от осознания „свалившейся на человека ответственности за свою жизнь" (стр.134).

Но ведь чтобы испугаться смерти, как мне кажется, мало почувствовать одиночество. Одиночество вызывает тоску, а вслед за тоской может возникнуть желание смерти (а может и нет), и только после этого возникает - испуг сначала, а затем - глубинный страх. Так или иначе, но чтобы испугаться смерти, надо её сперва почувствовать, осознать и увидеть. Потом, одиночество - даже онтологическое одиночество - совсем не всегда вызывает мысль о смерти. Одиночество само по себе может тревожить, но оно не вызывает страха как такового. Когда в одиночество вплывает ощущение чьего-то присутствия - присутствия постороннего - тогда тревога разрастается в страх. Между одиночеством и страхом смерти лежит сложная цепочка разных душевных переживаний, и она скорее характерна для человека с сильно искорёженной жизненным опытом психикой.

Адам надломился, увидев смерть в лицо. Он стал маловером, разглядев в мире зло. Он увидел его не только внутри себя (ибо просто преступление заповеди, при наличии чистоты -ведь люди рождены не во грехе - не раскроет глубин бездны - ибо нет её ещё, бездны - а, напротив, вызовет отторжение от своего деяния, стыд и раскаяние). Он увидел зло во-вне, зло атакующее человека, проникающее в него, почувствовал „запах" тления и смерти; зло, имеющее место в мире, закрыло его „открытые" глаза на выбор. Вера его пошатнулась. В чистую душу Адама хлынул поток грязи. И всё же сквозь нечистые помыслы в людях первой проснулась стыдливость... Люди сделали себе опоясание.

В душе Адама происходит уже проигрышная борьба. Внешние прилоги, с которыми он не умел, не был научен бороться, вызывали в нём смятение. Стыд и страх... - это были ещё не самые тяжкие последствия. Адам всё же переборол дьявольские откровенные: бесстыдство и дерзость, но на большее его не хватило.

И сваливать он свою вину стал сперва на Бога (прикрытая страхом дерзость): „жена, которую Ты мне дал" (между прочим, в случае версии сотворения женщины из-за „предвидения" Богом падения, упрёк был бы вполне справедливым по объективным меркам; „защитникам" Бога следует взять это на заметку), затем на жену: „она дала мне от дерева" (бесстыдство, прикрытое ложной стыдливостью: „а я не при чём") Ведь самое последнее искушение, которое испытывают люди подвига, это сомнение в милосердии Божием... „Ты неумолим..."

На этом сомнении разрастался и атеизм, на этом все его построения - „Бог немилосерден" и, значит, вера не нужна и Он не нужен... Это вечное: „Почему, если..."

„Откроются глаза ваши"... Дуализм - первый плод познания добра и зла. Добро и зло -равны. Вне смирения, вне Христа - это единственный вывод, со всеми вытекающими из него последствиями. Только чудом Божиим, Его гениальным непостижимым Промыслом, можно объяснить существование Израиля на протяжении веков... Дуализм захлёстывает человеческий религиозный разум и в лучшем случаем (опять же действием Промысла) он не перерождается в сатанизм... Эллинская мудрость - это ещё хорошее исключение... А ведь чего только не было...

Жена поняла, что была прелесть. Она не обвинила Бога и указала на врага...

„Возлюбленные! не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они" (1Ин. 4; 1). Адам ещё не мог различать духов. Он ещё не исповедал Сына, и раскрытие мира духов, где шла борьба „добра и зла", в свете которой он увидел свою наготу, обнажённость, беззащитность, подступающую нечистоту, смерть, вызвало в нём страх. А боящийся несовершен в любви. Требовалось „закрыть" его глаза „кожей", дать осознать последствия греха, направить его волю ко спасению, чтобы вернуть человека Богу. В мир должно было воплотиться Слово.

Не будь грехопадения, мы не знаем, как должно было человечество узнать Сына... В падшем мире Иисус открывался апостолам постепенно, и лишь в воскресении они узнали Его. „И они познали, что Ты послал Меня" (Ин. 17; 25). Человечество должно быть собрано в Тело Христово, и как произошло бы воплощение Слова райским людям, мы не знаем. С познанием Христа для людей начинается восьмой день. „Никто говорящий Духом Божиим, не произнесет анафемы на Иисуса, и никто не может назвать Иисуса Господом, как только Духом Святым" (Ин. 12; 26)

Дьявольская хула не вредила бы людям, познавшим Сына через причастие Богу и смирение. Антагонизм зла добру не носил бы дуалистической окраски, а был бы виден во всей своей отстранённой наготе, пустоте, непричастной бессмертию. Смерть виделась бы не как составляющая бытия, а как полное небытие, не-существование, даже если оно - небытие -облечено в „форму".

***

Ведь надо представить себе ещё и беспокойство сатаны. В тварном, материальном мире он столкнулся с существами свободными, хотя ещё и духовно неразвитыми. Он знал или догадывался, чем обернётся для него их развитие. Люди были слишком чисты, и в них отражалось как в зеркале подобие Божие. Сатана не мог соблазнить их чем-то меньшим. Он внушил им зависть к высшим дарам, мысль что Бог им чего-то недодал, обделил их. Что они могли бы быть чем-то лучшим, чем есть, т.е. „как боги".

***

Сотворенного в шестой день по образу Божию человека следует понимать и как род „homo" и как вид „homo sapiens sapiens"- последнее звено в цепи человеческой эволюции, и даже как племя или группу племён, может быть небольшую расу, из которой были взяты в рай первые люди. Бог благословил человеку шестого дня питаться плодами дерев и злаками. В общем-то и животные получили в пищу траву, хотя, как мы уже говорили, больной мир оказался не способен быть разборчивым в пище. То же самое можно видеть и на человеке, который вышел из всеядных, но всё же не хищных приматов, но значительно превзошёл их в изменении рациона питания в сторону плотоядия. Род „homo" прослежен в глубь истории земли пока на 2,5 млн. лет. Характер орудий ранне-каменного века говорит о том, что большинство из них было изготовлено для убийства. В средне-каменный век человек уже явно охотится по крупному. В поздний палеолит охота составляет главный источник добычи пропитания. В истории человечества также не было „вегетарианского" периода, как и у животных. Впрочем, те животные, которых Писание называет „чистыми", все эти животные - не хищники. Это вообще очень неагрессивные животные. По эволюционной лестнице они прошли не изменив данного Богом назначения. А это очень-очень долгий путь. Значит, на заре жизни существа вышли из воды в поисках более обильной, нежели в море, кормовой базы - травы. Ничего кроме растений там ещё не было.

Высокоразвитая нервная система позволяла гоминидам и убивать, защищаясь от хищников, а потом и убивать для своего пропитания. ...Конечно, Господь, не убивая в живых существах волю – двигатель жизни - попустил „бегемоту" поцарствовать, почувствовать себя распорядителем виноградника. Дьявол всячески препятствовал тому, чтобы слуги Господни навели порядок в Его владении. Всему этому Господь попустил быть до времени, до Суда, чтобы космократор был посрамлён и низвержен. „Я извлеку из среды тебя огонь, который и пожрет тебя: и Я превращу тебя в пепел на земле перед глазами всех, видящих тебя"- власть, всего лишь власть, а не жизнь, отнимется от сатаны, и ничего там не останется - сгорит весь от собственного бессилия - как будто там ничего и не было. Да и не было ничего. Весь извёлся на поддержание власти. Сил-то сколько ушло, энергии... Состарился, занемог и угорел однажды на работе.

***

Многие, несомненно, не согласятся и зададут вопрос: разве мог Бог позволить дьяволу, по сути - вмешиваться в творение; получается что „естественным отбором" Бог защищает мир от сатаны; „борьбой за существование" осуществляет этот отбор... Многие даже могут возмутиться такой постановкой вопроса. Бог всемогущ, и как Он мог бы попустить порабощение неразумной твари сатане? Разве тварь виновна? Ведь творится она „хорошей", да и всё творение в конце шестого дня названо „хорошим весьма". Как то это не согласуется... Если для кого-то благочестивее считать, что тварный мир изменился в то, что он сейчас из себя представляет, только и тотчас после падения человека, а до этого в тварном мире никакой борьбы существ между собою не происходило, то пусть так и считает. Если для кого-то благоразумнее считать, что сам по себе тварный мир хорош и таков, как мы его видим - пусть он и до появления человека был таков - но раз сказано, что Бог увидел его „что он хорош", значит - хорош, и вообще животные сотворены для того, чтобы человек над ними владычествовал, и по отношению к ним слова: „добро" и „зло" не применимы, что -да, животные и были созданы такими, но не нам об этом судить, для нас, людей, важнее как самим спастись, тогда и мир изменится, когда человек изменится, а как мир может быть лучше человека?, и т.д., то таковым благоразумным нам есть что сказать... Ибо первые, при всём своём фанатизме, при всей неуклюжей наукообразности своих доказательств, в итоге-то защищают благого Бога; в их апологетике замечается много усердия, находчивости и своеобразного остроумия, которые не могут не вызывать уважения. Они исходят из совершенно верной предпосылки, что не может быть одного Бога вначале и другого в конце. И вину за страдание твари они берут целиком на человека. За благоразумием же последних прочитывается неразборчивость. Они верно говорят, что Промысел Божий нами и не может быть понят до наступления новой эры, что благость Божия не может нами мыслиться в наших категориях, и что для Бога всё равно ни одна тварь не забыта. Всё это верно при одной оговорке: обо всём вышеперечисленном надо не говорить, а молчать. Обо всём, что от нас сокрыто непроницаемым покровом, молчат отшельники и созерцатели. И нехорошо отбирать всё это у них и выдавать за апологетику. Выходит так, что на непонимание явления накладывают непонимаемость сущности, и выдают это за объяснение. Наводят тень на плетень. Что это за апологетика, которая утверждает и подпитывает агностицизм?, т.е. по сути провоцирует сомнение и неверие. При наличии или открытии явления, совсем плохо объяснять его - его необъянимостью. Мы предполагаем, что Господь творил живые существа в бессмертных телах. Мы не допускаем, что болезни, страдания, смерть были сотворены Богом. „Как одним человеком грех вошел в мир, и грехом смерть, так и смерть перешла во всех человеков, потому что в нем все согрешили". Но прежде чем смерть передалась Адамову роду, она царствовала уже над несогрешившими тварями. Понять этот очевидный факт без ущерба для нашего видения и дальнейшего постижения мира и своей природы мы можем исключительно в свете знания того, что смерть есть элемент привнесённый и безусловно чуждый для тварного материального мира. Что смерть вообще не имеет причиной материю, что это явление исключительно духовного свойства и порождена она могла быть только живым существом духовной природы. Вся материя одухотворена, она движется и развивается в первозданной, заложенной в ней свободе. Даже кристаллы растут в свободе, которая им свойственна. В мире нет ничего абсолютно-мёртвого. Смерть есть насильственное вмешательство в свободу материи. Любое существо наделено смыслом, к осуществлению в котором направлена его воля. Даже в неживой материи есть эта - „слепая" по нашим меркам - воля, тяготение к осуществлению. Материя оформляется небессмысленно. Грозные стихии производят перемещение вещества по планете небессмысленно. Они формируют, осуществляют ландшафт, рождают минералы, регулируют температуру - они выполняют свою работу. Апостол Богослов говорит, что „сначала дьявол согрешил" (1 Ин. 3; 8), согрешил ещё до человеческого грехопадения (в подлиннике: „от начала дьявол грешит"). В Писании мы впервые встречаемся с дьяволом, когда он соблазняет жену в образе змея. Нам думается, что здесь имел место насильственный захват тела и души реальной рептилии. „Змеем же был лукавый из всех зверей полевых, которых создал Господь Бог" - возможное прочтение текста Быт. 3; 1, где слово „арум" (хитрый, лукавый) можно понимать и как имя нарицательное, и весь текст тогда понимается в том смысле, что - змея выбрал „лукавый" из всех „зверей полевых" для своей цели. (В пользу этого может говорить ещё и то, что змей это вообще-то не „зверь полевой", а „гад", „пресмыкающееся", т.е. - что рептилия оказалась доступнее для дьявола. Впрочем, этот ёмкий текст возможно имеет несколько равноценных уровней прочтения.) Демоничесий мир имеет возможности проникать в души людей и животных, причём делать это и насильственно, помимо даже воли человека: „не даждь места лукавому демону обладати мною, насильством смертного сего телесе" (молитва к Ангелу хранителю) Демоны могут избить и даже убить человека. Бесы овладевают людьми с детства (Мк. 9; 21), когда не может ещё идти речь о „свободной воле". Сам Господь возмущался бесовской бесцеремонностью: „о, род неверный и развращенный! доколе буду с вами? доколе буду терпеть вас?" (Мф. 17; 17). Бесы достаточно сильны в сравнении с животными тварями: „будучи по природе ангелами, они обладают необъятным могуществом, малейший из них мог бы уничтожить землю, если бы Божественная благодать не делала бы бессильной их ненависть против Божия творения; но они пытаются погубить тварь изнутри, склоняя человеческую свободу ко злу", говорил прп. Серафим. Именно „изнутри" самый простой и доступный для демонов путь к „обнажению", „перехитрению" живого существа. Достаточно „подёргать за нервы", привить агрессию как рефлеск, и: „приобретённый признак, возникнув однажды, уже не исчезает". Посеять заразу в тонкие тела тварей, подточить жизнь изнутри, из духа, которым наделено всякое существо, имеющее „плоть и душу и дух, принадлежащие каждому по роду их" (св. Серафим Саровский),- всё это вполне доступные способы для падшего духа, явившегося во вселенной „изобретателем" смерти, испытать своё изобретение „на деле". Не разбирая природы смерти, благоразумно полагая, что порядок вещей в мире „весьма хорош" (читай: „и так сойдёт"), мы вполне недвусмысленно констатируем свою биологическую приспособленность к этому миру, полагая что она вполне гармонирует с нашим „ищущем горнего" духом. Чтобы увидеть и узнать сотворенный мир, надо прежде увидеть как он „стенает и мучается". Вот именно этот - стенающий - мир и сотворен Богом. Только то, что „хорошо весьма" и может стенать на этой свалке, которую учинил сатана не без нашего, в последнее время, участия. В материи самой по себе нет никакой „теневой стороны", никакого разрушающего её саму элемента. Образующие материю энергии не несут в себе заряда смерти. Распад материи не причина смерти, а её следствие. Вещество в организме распадается, когда из него утекает жизнь, а не наоборот. Жизнь удерживает, вынашивающий её дух. Смерть есть: разрыв связующих дух с душею и телом нитей, которые „моль и ржа истребляет", и: порабощение тела, которое „воры подкапывают и крадут". Сатана постоянно переваривает прах, не в силах завладеть духом, учавствуя в дурацком круговороте, который он сам для себя сочинил. Такая у него „карма".

     далее >>>


Категория: Мои статьи | Добавил: ignaty-l (29.10.2007)
Просмотров: 1365 | Комментарии: 6 | Рейтинг: 0.0/0 |
Всего комментариев: 3
3 ignaty-l  
0
спасибо что поправили smile

2 Александр Поляков  
0
/курсив мой -И.Б./ -
а курива-то и нет...

1 С КИРИЛЛ  
0
пока комментариев нет,просто хочу проверить можно ли оставить отклик без регистрации

Имя *:
Email *:
Код *:

Copyright MyCorp © 2024