В чём ещё весь ужас падения, что произошла - бессмыслица. Не было даже равновесия: один-к-одному. Ясно, что сатана подловил момент, но люди ведь поддались навету явно низшего существа. Выдержав эту встречу, люди бы испытали явное отвращение к подобного рода искушениям, и, думается, помолились бы Богу о даровании им стойкости. Это был шаг к смирению, к Сыну.... Это был бы и опыт познания добра и зла разумом... Всё склонялось к тому, что надо было хотя бы спросить у Бога: что это за змей здесь ползает? Люди получили бы первый и огромный опыт борьбы и узнали бы о клеветнике из уст Божиих. Выдержать первое внешнее искушение значило бы - одержать крупную победу. Дары Древа Жизни не только закрепили бы эту победу, но и немного научили дерзновению во смирении. Духовная брань только начиналась. Путь к Богу требовал свободной отдачи плодов своих „возделывания и хранения" и плодов своей победы. Отдавая, человек получал, не в качестве, конечно, обмена, но в силу возможности вместить.

Соблазн жены вряд ли происходил в раю. Скорее это происходило на окраине, на границе рая и окружающего мира, что следует из слов жены: „только плодов дерева, которое среди („внутри", „посередине" - возможные прочтения) рая", т.е. - плодов одного из деревьев, что находится там - в раю. Змей, скорее всего, и не вползал в рай (многие из отцев не допускали этого) и повстречал жену, которая „возделывала" сад где-то на окраине, ведь сад был предназначен для возделывания и хранения. Диалог жены и змея был первым опытом внешней встречи. - Встречи чувств со злой волей, подстерегающей человека у границ его онтологически допустимого, безопасного пространства.

Конечно и Адаму, не будь грехопадения, предстояло „выйти в мир", облачившись, возможно, прежде в вещество этого мира, как говорил св. Иоанн Дамаскин: „Древо же познания добра и зла есть рассмотрение многоразличного зрелища, то есть познание собственной природы, которое -прекрасно для людей совершенных и твёрдо стоящих в божественном созерцании, обнаруживая собою великолепие Творца; для людей . не боящихся перехода в другое [т.е. , худшее] состояние вследствие того, что, в силу продолжительного упражнения, они дошли до некоторого навыка к такого рода созерцанию". Не может человек быть совершенным, не сострадая миру.

Познание добра и зла есть последний дар человеку, рождённому в мире, в который уже вошло зло. Но дар этот мог быть дан только тому, кто никогда не согласится на зло. Увидеть зло и не соблазниться от него можно только через Христа и со Христом.

«сей же род изгоняется только молитвою и постом» - тонкий мир открывается человеку, закрытому «кожаными одеждами» через пост – ограничение себя в пище и сне. Пост помогает прорвать подвижнику оболочку кожаных одежд. Но именно – только подвижнику. И путем долгой тренировки. И молитва должна стоять на первом месте, чтоб не угодить в руки дьяволу. Господь пошел на встречу с сатаной этим путем – постом. Встреча с дьяволом была инициативой Христа, которому нужно было встретиться с противником и вывести его на битву. На Армаггедон. К слову сказать, увлечение экзорцизмом, которое мы переживаем в последнии десятилетия, очень похоже на обычное шарлатанство. Ибо не может человек изгнать того, кого он не видит. Как бы он не имитировал «молитву». Еще же, к слову сказать, продолжительные и нудные посты, навязываемые монахами мирянам, свидетельствуют о том, что монахи нынешние, собственно и не понимают смысла поста, призывая скорее игнорировать плоть, нежели тренировать себя к встрече с сатаной. И еще к слову – молитва первичнее поста и этого дурацкого, никому не нужного «послушания», о котором так много….

Типология: Воскрешение Лазаря (призыв из небытия) в „доме бедности" - о нерасторжимости брака - о работниках в винограднике - просьба двух сынов Зеведеевых -исцеление двух слепцов - вход в Иерусалим - смоковница - Синедрион оспаривает власть Христа - притча о злых виноградарях - вопрос саддукеев - вопрос о наибольшей заповеди—

Последние дни: Тайная Вечеря - Иуда - Гефсимания - взятие под стражу - Синедрион (пародия на суд Божй) - отречение Петра - окончательный приговор Синедриона - Пилат -скорбный путь - Голгофа.

„Дети мои, для которых я снова в муках рождения, доколе не изобразится в вас Христос!" (Гал. 4; 19); „Хотя у вас тысячи наставников во Христе, но не много отцов; я родил вас во Христе Иисусе благовествованием. Посему умоляю вас: подражайте мне, как я Христу" (1Кор. 4; 15-16). - Так и „заполняется" рай - Церковь Божия. „Оставит отца и мать ... и прилепится" - оставит ветхое рождение и обретёт новое.

Праздник Введения во Храм Пресвятой Богородицы: Первосвященник - святая Святых -Плод.

Левит 25; 10: „и освятите пятидесятый год и объявите свободу на земле всем жителям ее."

Левит 25; 22: „И будете сеять в восьмой год, но есть будете произведения старые до девятого года; доколе не поспеют произведения его, будете есть старое."

Евр. 5; 13,14: „Всякий питаемый молоком, не сведущ в слове правды; потому, что он младенец. Твердая же пища свойственна совершенным, у которых чувства навыком приучены к различению добра и зла."

Деян. 2; 17: „и будет в последние дни, говорит Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть..."

Скиния - „чуждый огонь" (Надав, Авиуд) - смерть.

И всегда же есть внешние (Лаваны), которым внешне же приходится служить, чтобы взять оттуда лучшее, то, что „не от мира", чтобы ничего Божьего не осталось миру.

1Кор. 6; 16 - одна блудная плоть, т.е. - уподобление. И по-другому никак „метафизически" не объяснить. Не нужно рисовать в воображении своём „астральных" монстров, не нужно.

Слово женского рода צלע (цела) встречается в Писании довольно часто, но только дважды оно имеет, согласно древней традиции, прочтение „ребро": Быт. 2; 21, Быт. 2; 22. Чаще всего оно читается (и переводится) как: „сторона", причём (кажется без исключений), в контексте - одна „сторона" из двух (сторон, а не многогранника). В ЗЦарств 6; 34, это слово (стоит во мн. ч., муж. р.) переведено как: „половинки" (или „створки" двери; нужно заметить, что принято читать просто: „створки"). Мы полагаем, что правильнее в Быт 2; 21, 22 прочитывать слово צלע , как „сторона" (половинка чего-то, имеющего две стороны). Более понятно на русском прочитать просто: „половина".

Нужно заметить, что это слово близко по написанию слову: צלם (целэм) - „образ", вместе с которым они стыкуются по смыслу в слове: צל (цель) - „тень" (ведь „тень" это, отчасти - „обратная сторона", а „образ" это, в каком то смысле, - „тень"). Мы не собираемся погружаться в дебри лингвистики, но отмечаем это, как нечто для нас немаловажное, т.к. „жена", взятая из „стороны-половинки" человека, на момент взятия, была, по нашей версии, лишь „тенью" и „образом" Божиим (ср. „образу и тени небесного" Евр. 8; 5)

Церковь ведь тоже: „освящена и очищена" и „представлена славною" Христу, она „возлюблена" Христом (Еф. 5; 25-27), но никак не „вынута" из Христа. Часть Себя Господу не надо было бы „очищать и освящать". „Своей Плотью" Господь считает Церковь именно как Свою Невесту. Христова Невеста созидается из членов, должных образовать Тело. Церковь буквально изымается из человечества, чтобы человечество шло за Ней. „Одной плотью" муж и жена становятся по установлению Божию, и это не закон плоти; это очевидное преодоление закона „плодитесь и размножайтесь", ибо в этом законе в наличии две плоти, как ни крути...

Посему о жене и не сказано, что она есть „образ и слава мужа", но только: „слава мужа", и не сказано, что она есть „образ и слава Бога". Жена уподоблялась уже уподобленному Адаму, и тем самым выражалось её уподобление Богу.

Если женщина „6 дня" всё ещё „независима", „свободна" (эмансипирована) от мужчины, то жена „7 дня" от мужа не „независима". Символ власти над ней - её имя: „мужняя", а в падшем состоянии ещё и покрывало. А если ей не нравится, то пусть вообще бреется, имитируя на голове мужскую лысину, раз она такая свободная... (В данном пассаже, кажется, обнаруживается своеобразный - „грозный", „суровый" - юмор Апостола, который был, согласно иконописной традиции - лыс. Вконец распоясавшаяся женщина, в его представлении, просто представляет пародию на мужское служение в Церкви, полагая что и без мужа глава ей - Христос.)

„Однако пусть никто не думает, что наименование „вожделение" мы избрали, не сообразуясь с Писанием. И вообще, по-моему, принимать во внимание внешнее звучание слова, а не внутренний смысл его - жаждущим божественного ведения не свойственно, но присуще людям невежественным и глупым... А кроме того, и некоторые из наших святых мужей считают наименование „вожделение" более священным, чем „любовь". Так, например, божественный Игнатий пишет: „Вожделение мое распято". И в книгах, предваряющих Писания, ты можешь найти, как некто замечает, говоря о божественной Премудрости: „Я вожделею к ее красоте". Итак, пусть не смущает нас это слово - „вожделение", и никакое возмущение невежд не заставит нас отступится от него. И вообще, я полагаю, что богословы, считая понятия „любовь" и „вожделение" тождественными, тем не иенее, говоря о Божественном, чаще употребляют именно „вожделение", дабы изменить нелепое предубеждение невежественных людей, разум которых не может вместить простоты „вожделеющих" наименований, несмотря на то, что не только у нас, но и в самом Писании боголепно воспевается именно „вожделение"; и тем не менее для толпы, склонной к восприятию только частного, грубо-телесного, доступно постижение не истинного вожделения, но только подобия его, или, точнее, им свойственно извращенное понятие вожделения как такового." (Св. Дионисий Ареопагит, „Божественные Имена" - 4. 11; 4.12)

Призвание женщины - „украшение скинии собрания". Конечно, не в смысле: „покрасоваться".